Полёт. Поль Мориа.
Монолог Катерины в Драме Островского "Гроза"
Отчего люди не летают? … Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?...
И до смерти я любила в церковь ходить! … А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. .. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу… А какие сны мне снились… какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то. …
Лезет мне в голову мечта как ая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану -- мыслей никак не соберу, молиться -- не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себе совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью… не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся мне… как прежде, райские деревья да горы, а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду...
Монолог Наташи Ростовой у окна
Она (Наташа), видимо, совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье.
Все затихло и окаменело, как и луна, и ее свет, и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
— Ну, как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! … Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало. …
Нет, ты посмотри, что за луна !.. Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь?
Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки — туже, как можно туже, натужиться надо, — и полетела бы. Вот так!
А жизнь ни в чё
м не виновата -
Её движенья строгий ход
Диктует судьбы - как Соната
Диктует темам свой черё
д...
Над неизбежностью заката
Взойдёт прощеньем звёздный свод...
И плачет Лунная Соната,
Роняя в Вечность
к а п л и нот
Катерина: «Отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела».
(А. Островский)
Люди не летают так, как птицы, но мечта о полётах сопровождает человечество из века в век. Человек хочет летать сам, физически, – например, при помощи приспособлений, имитирующих крылья. Подобное желание рождается у него из чувства внутреннего полёта. Вот как передаёт это чувство героиня Островского: это когда стоишь на горе – и так и тянет тебя лететь!
Душа человека рвётся в небо. Это является не столько физическим желанием, а может, и категорически не физическим, а душевным переживанием, рождаемым печалью от собственной отягощённости и привязанности к земле. Люди рискуют своими жизнями, чтобы испытать чувство полёта, но никогда не удовлетворяются им полностью. Потому что желание духовной свободы не заменишь выбросом адреналина, хотя это и сильное эмоциональное переживание.
Эта статья не о тех, кто летает во сне или наяву. А о наших духовных полётах и о том, что мешает человеку постоянно испытывать то невероятное состояние душевного подъёма, которое возносит его на высоты имана. Почему нам не удаётся постоянно пребывать в состоянии религиозного подъёма? Что мешает оставаться на высоте духовности перманентно?
Ответ, как ни странно, предельно прост: наши привязанности привязывают наши крылья к земле. Бесконечные мирские удовольствия кроме приятности несут в себе опасность: если мы полюбим их, они могут превратиться в канаты, которые привяжут нашу духовность к этой дунье и будут мешать расправляться крыльям нашей души. Такими же канатами бывают зачастую и не всегда несущие в себе радость суета, быт, хлопоты – они тоже могут лишить нас умения летать душой.
Весь день – как день: трудов исполнен малых
И мелочных забот.
Их вереница мимо глаз усталых
Ненужно проплывёт.
<…>
И к вечеру отхлынет вереница
Твоих дневных забот.
Когда ж в морозный мрак засмотрится столица
И полночь пропоёт, –
И рад бы ты уснуть, но – страшная минута!
Средь всяких прочих дум –
Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта
Придут тебе на ум.
И тихая тоска сожмёт так нежно горло:
Ни охнуть, ни вздохнуть,
Как будто ночь на всё проклятие простерла,
Сам дьявол сел на грудь!
<…>
Вот так примерно, как в стихотворении Блока, и происходит: дневная суета настолько сковывает нашу духовную жизнь, что не просто не даёт расправиться крыльям, а придавливает к земле. Поэт нашёл меткое сравнение: «сам дьявол сел на грудь». Нечто похожее и происходит с нами, когда дела мирские одерживают над нами победу. Фактически это шайтан осёдлывает нашу жажду высоты.
Это вовсе не значит, что необходимо удалиться полностью от жизни человечьей и стать отшельником. Монашества нет в Исламе – оно не предписано для мусульман. Но соотношение между тем, как много места в нашем сердце занимают мирское и духовное, должно быть в пользу последнего, как ноль к сотне. Потому что бытовые дела и любимые наши приятности можно совершать таким образом, чтобы эти приземлённые и привычные действия становились актом поклонения (ибадатом), – а можно, делая то же самое, вместо приближения к Всевышнему Аллаху отдаляться от Него. Всё дело в нияте (намерении сердца) и в том, чем занято наше сердце в течение дня. Недостаточно просто словесного утверждения «я живу ради Аллаха», недостаточно перед каждым действием произнести вызубренную священную формулу «бисмилляхи ррахмани ррахим». Необходимо обратить своё сердце к Создателю и сосредоточиться на Нём. Не каждый сможет достичь такой постоянной концентрации, и произнесение «бисмилля…» напоминает и направляет наше сердце в правильном направлении.
Очень часто мы любим супруга (супругу) ради себя любимого, забыв о любви ради Аллаха, и тогда эти отношения становятся для нас такими же, как употреблённая ради удовлетворения своего нафса шоколадка. А могут быть одним из самых достойных способов любить Всевышнего Господина и поклонением Ему. Так же и отношения с родственниками, работа, домашние дела, произведение и выращивание потомства, покупка жилья, любимое хобби, отмечание праздников и преодоление будней – всё это имеет две возможности осуществления.
То, что мы делаем ради Аллаха, – может вознести нас на немыслимые высоты. Эти действия приводят нас к душевному парению, когда мы замираем в восторге и понимаем, чувствуем, осознаём, какое это чудо – вера! Легче всего подобное состояние даётся тем, кто только начал соблюдать религию Аллаха. Первое огорчение неофита – что это не будет постоянным его состоянием. То, о чём говорилось выше, постепенно начинает снова завоёвывать свои позиции в сердце верующего, и полёт затрудняется привязками. Сохранить и поддерживать себя на вершине духовной чистоты беспрерывно – это работа. Фактически это то, что предстоит нам делать ежечасно, пока мы живы. Потому что «мы живы» – это шанс.
Он с вечера крепко уснул
И проснулся в другой стране.
Ни холод утра,
Ни слово друга,
Ни дамские розы,
Ни манифест футуриста,
Ни стихи пушкиньянца,
Ни лай собачий,
Ни грохот тележный –
Ничто, ничто
В мир возвратить не могло...
Наверное, мало кто, хотя бы в какой-то момент своей жизни, не задавался вопросом о том, почему люди не летают, как птицы. Только в детстве этот вопрос чаще всего вызван естественным любопытством и стремлением открыть для себя что-то новое. А вот у взрослых людей он чаще всего возникает в моменты сильного душевного волнения, когда хочется просто взять и исчезнуть из того места, где сейчас находишься. Только вот крыльев нет… Выдающиеся умы посвящали вопросу о том, почему люди не летают, стихи и прозу. Яркий тому пример - монолог Катерины, главной героини пьесы А. Островского «Гроза». Какой же смысл вложила в эту фразу отчаявшаяся женщина?
Почему люди не летают, как птицы: только ли о беззаботном девичестве сожалеет Катерина?
Пьеса «Гроза» заслуженно считается одним из самых важных произведений автора. Она вся пронизана символичностью. Вот и монолог Катерины можно, конечно, воспринять буквально, подумав, что молодая еще женщина просто сожалеет о том, что пора беззаботной юности не вернется. Но так можно рассуждать, только в случае если не читать произведение целиком.
На самом деле, все намного глубже! Задаваясь вопросом о том, почему люди не летают, как птицы, Катерина, по сути, рассказывает, что ее душа потеряла свою силу, и больше не может парить. Если раньше она благодарила Бога, ведь у нее было настоящее счастье, простое и безыскусное, то сегодня она уже совсем не та радостная девушка. От этого Катерине так больно. Получается, что ее мир рушится!
Молодая женщина говорит о том, что раньше молитва и службы в церкви были для нее счастьем, она не замечала времени, ведь ее душа и помыслы были чисты.
Попав же в семью супруга, она понимает, что реальная жизнь имеет мало общего с ее идеалами. Муж - слаб, свекровь - сложный и не особенно Но ей приходится подстраиваться и терпеть… И тут в жизни Катерины появляется Борис. В результате девушке становится еще тяжелее, ведь даже тогда, когда ей было очень тяжело, она могла обратиться к Богу, ибо не чувствовала за собой вины. А теперь она лишена и этого, ведь ясно осознает, что ее любовь греховна.
Трактовка размышлений героини
Вот как можно трактовать вопрос о том, почему люди не летают. Монолог Катерины, по сути, - размышления о том, почему человек не может просто взять и отправиться туда, куда хочет. И с тем, с кем хочет. Девушка понимает, что держат ее, в принципе, не узы брака. И не мнение окружающих, а лишь смятение в ее собственной душе. Поэтому винить в смерти Катерины надо, выходит, не мужа, свекровь или возлюбленного, не оправдавшего надежд. Всему причина - изживший себя уклад жизни, модель воспитания, которая была основой жизни молодой женщины, и которую ей было просто нечем заменить в своем сердце.
Задаются ли вопросом о том, почему люди не летают, как птицы, наши современники?
Конечно же, да. Но нам в каком-то смысле проще. Ведь вокруг столько разнообразных моделей поведения и примеров судеб! Тот, кто хочет найти оправдание своему желанию «взлететь» (иными словами, сломать стереотипы), при определенном старании сможет это сделать, не разбивая на осколки свою душу.
Монолог 1.
Отчего люди не летают! Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе́, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать не́што теперь?
Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Такая ли я была! Я жила, ни об чём не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключик, умоюсь, принесу с собою водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдём с маменькой в церковь, все и странницы – у нас полон дом был странниц да богомолок. А придём из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать, где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдёт. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
Монолог 2.
Да здесь всё как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как всё это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается! А знаешь, в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идёт, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану – у нас тоже везде лампадки горели – да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, ещё только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чём молюсь и о чём плачу; так меня и найдут. И об чём я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно было, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы, и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образа́х пишутся. А то будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.
Монолог 3.
Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу – все равно. Да, что домой, что в могилу!.. что в могилу! В могиле лучше… Под деревцом могилушка… как хорошо!.. Солнышко её греет, дождичком её мочит… весной на ней травка вырастет, мягкая такая… птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: жёлтенькие, красненькие, голубенькие… всякие, всякие… Так тихо, так хорошо! Мне как будто легче! А об жизни и думать не хочется. Опять жить? Нет, нет, не надо… нехорошо! И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны! Не пойду туда! Нет, нет, не пойду! Придёшь к ним, они ходят, говорят, а на что мне это? Ах, темно стало! И опять поют где-то! Что поют? Не разберёшь… Умереть бы теперь… Что поют? Всё равно, что смерть придёт, что сама… а жить нельзя! Грех! Молиться не будут? Кто любит, тот будет молиться… Руки крест-накрест складывают… в гробу! Да, так… я вспомнила. А поймают меня, да воротят домой насильно… Ах, скорей, скорей! Друг мой! Радость моя! Прощай!
отрывок из "Грозы" Островского. не поверите, не могу уснуть, стала перечитывать.. и прослезилась опять. фак! либо я черезчур сентиментальна потому что эмо, либо потому что схожу сума.. даже не знаю что хуже)))
Явление седьмое
Катерина и Варвара.
Катерина. Так ты, Варя, жалеешь меня?
Варвара (глядя в сторону) . Разумеется, жалко.
Катерина. Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.)
Варвара. За что ж мне тебя не любить‑то?
Катерина. Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.
Молчание.
Знаешь, мне что в голову пришло?
Варвара. Что?
Катерина. Отчего люди не летают?
Варвара. Я не понимаю, что ты говоришь.
Катерина. Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Варвара. Что ты выдумываешь‑то?
Катерина (вздыхая) . Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем.
Варвара. Ты думаешь, я не вижу?
Катерина. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много‑много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, - у нас полон дом был странниц; да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую‑нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
Варвара. Да ведь и у нас то же самое.
Катерина. Да здесь все как будто из‑под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается. А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану - у нас тоже везде лампадки горели - да где‑нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие‑то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.
Варвара. А что же?
Катерина (помолчав) . Я умру скоро.
Варвара. Полно, что ты!
Катерина. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что‑то со мной недоброе делается, чудо какое‑то! Никогда со мной этого не было. Что‑то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или… уж и не знаю.
Варвара. Что же с тобой такое?
Катерина (берет ее за руку) . А вот что, Варя: быть греху какому‑нибудь! Такой на меня страх, такой‑то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто‑то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.)
Варвара. Что с тобой? Здорова ли ты?
Катерина. Здорова… Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая‑то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану - мыслей никак не соберу, молиться - не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себе совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой‑нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой‑то: кто‑то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы, а точно меня кто‑то обнимает так горячо‑горячо и ведет меня куда‑то, и я иду за ним, иду…
Варвара. Ну?
Катерина. Да что же это я говорю тебе: ты девушка.
Варвара (оглядываясь) . Говори! Я хуже тебя.
Катерина. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне.
Варвара. Говори, нужды нет!
Катерина. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись…
Варвара. Только не с мужем.
Катерина. А ты почем знаешь?
Варвара. Еще бы не знать.
Катерина. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?
Варвара. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.
Катерина. Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что‑нибудь сделаю над собой!
Варвара. Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет.
Катерина. Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи!
Варвара. Чего ты испугалась?
Катерина. Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете.
Варвара. А вот погоди, там увидим.
Катерина. Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу.
Варвара. А что за охота сохнуть‑то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить‑то!
